Этой истории в марте текущего года исполнилось ровно 10 лет. Тогда, весной 2001 года, недавно схоронившая мужа нарвитянка Валентина Павлова пришла к нотариусу Т.Бойцовой, чтобы вступить в наследственные права. И неожиданно узнала, что взрослые дети (от первого брака) умершего в декабре 2000 года Олега Павлова уже представили нотариусу завещание своего отца. Согласно этому документу, приобретенный во время совместной жизни с Валентиной дачный участок в Нарва-Йыэсуу Олег Павлов за две недели до своей смерти тайно от законной супруги «отписал» сыну и дочери.
Когда Валентина увидела эту бумагу, то была потрясена: мало того, что завещание оказалось «домашним» (то есть составленым не нотариально, а в присутствии трех свидетелей в больничной палате), так еще и почерк, и подпись были явно не ее мужа.
И начались долгие судебные процессы. Судьи то отказывали в иске вдовы о признании документа недействительным, то признавали ее требования, но так противоречиво, что окружной суд отменял решение. Наконец, дело попало судье Сирье Тооминг из Раквере.
Казалось бы, подлог стал очевидным: почерковедческая экспертиза не подтвердила подпись Олега Павлова, было достоверно установлено, что смертельно больной «завещатель» не был способен отдавать отчет своим действиям. Многие свидетели, работники больницы, где провел последние две недели жизни О.Павлов, подтвердили состояние психоза, галлюцинаторно-бредовые включения. Об этом же говорили записи в медицинской карте умирающего. Все до единого очевидцы говорили, что больной не мог даже ручку держать в руке.
Оставалось выяснить главный вопрос: кто же автор разборчивого, ясного текста завещания, составленного в больничной палате. И вот три свидетеля составления завещания, коммерческие партнеры умершего, заявили, что текст со слов Олега писал приглашенный юрист Максим Л. Допросили и его: да, писал я, а почему не отразили это в самом документе, затрудняюсь ответить. И все бы ничего, но в судебных папках был еще один, собственноручно написанный текст Максима Л. - его запись в протоколе допроса за 2002 год. И когда сравнили эти фразы с текстом завещания, чуть не ахнули: почерки абсолютно разные! Спрашиваем на судебном заседании юриста: чем объяснить такую разницу в ваших письменах? Заметно покраснев, Максим Л. ответил: я сознательно изменил свой почерк при составлении завещания, чтобы писать разборчивее…
Естественно, было подано ходатайство о проведении почерковедческой экспертизы основного текста завещания. Почему это было важно?
Потому что, если такой документ писал не юрист Л., а кто-то другой, о ком никто в суде не упомянул даже под присягой, то можно уверенно предположить, что завещание составлялось не в больничной палате. И не со слов угасающего больного, а с чьих-то других слов. То есть, ни о какой последней воле умирающего говорить не приходится.
Почему судья С.Тооминг отказала в назначении упомянутой экспертизы, останется теперь загадкой навсегда: ни один судья не будет комментировать свое решение. Почему она оставила в силе завещание, в котором ни одного слова не написано завещателем, включая его подпись? Это уже вопросы ко всему судейскому сообществу так называемого правового государства.
В общем, читатель уже понял: окончательное решение было не в пользу вдовы, окружной суд это решение утвердил, а Государственный – даже не взял жалобу в производство. Перестроенный Валентиной с мужем дачный дом с выкупленной при приватизации на ее же деньги землей отошел детям умершего, которые живут в России.
Валентина нашла в себе силы, чтобы обратиться в Европейский суд по правам человека. Почти год дело разбиралось в Страсбурге.
И вот финал: заявительнице присуждена компенсация в несколько тысяч евро. Следует сказать, что Европейский суд не уполномочен отменять вердикты национальных судов, но может обязать государство заплатить компенсацию за несправедливое и незаконное решение. То есть вернуть себе дачу Ольга Павлова благодаря Страсбургу уже не могла, но деньги за недополученное наследство получила.
И эти средства выделила Эстонская Республика, от имени которой судья С.Тооминг выносила несправедливое решение.
Закон, увы, освобождает судей от возмещения ущерба, который они наносят государству своими действиями. Но моральный урон, который нанесла эстонскому правосудию судья, не измеришь никакими деньгами.


Александр Гамазин,
юрист

10.05.201

www.prospekt.ee