- Кадри, к своим - об этом пока еще можно говорить - 27 годам вы успели позаниматься испанской литературой, написать два романа, попробовать себя в журналистике, в сочинении песен, были диджеем, сняли короткометражный фильм, а теперь и длинное кино. То есть на чем-то конкретном вы пока, можно понять, останавливаться не собираетесь, время исканий и проб продолжается?

- Я живу идеями, мне хочется все испытать, добиться результата во всем, и когда возникает очередное увлечение, не могу есть, не могу спать, живу только этой идеей фикс, чувствую себя приговоренной к ней и жду, когда она обретет конкретную форму. Идеи бывают разными, так что формы их воплощения тоже могут быть разными. Вот и история отца и сына, которая позже стала полнометражным фильмом, долго искала свою форму выражения, тональности этого выражения, средства, которыми ее требовалось выразить.

- О вашем фильме «Магнус» у нас разговор еще впереди. О чем были два романа, что вы написали?

- Первый - о любви преуспевающего адвоката и молодой девушки. Разница в возрасте у них была почти 20 лет, до этой встречи у него было немало женщин, и его возлюбленной в этой ситуации было совсем не сладко.

- Сколько вам было лет, когда написали «Эго»?

- 21. Понимаю, куда вы клоните: в какой-то мере эта вещь действительно была автобиографической, я вложила в нее свой личный опыт, если о нем можно говорить, когда тебе всего 21 год… А «Свободный полет» тоже о молодой девушке, ее парень покончил с собой, и после этого она долго не может прийти в себя, не может начать все сначала, встретить новую любовь. И тогда девушка уходит в мир собственных фантазий, и в этом подверженном аберрации пространстве принимает черное за белое, воображает плохого человека хорошим, принцем на белом коне, хотя он был только криминальным субъектом и никем больше.

Тема суицида возникла тогда не случайно, я всегда помнила о судьбе свой сокурсницы в университете, ушедшей из жизни подобным образом. Когда писала «Свободный полет», постоянно помнила о ней. Книгу закончила ранней весной 2004 года, а Марта Лайска встретила летом, нас познакомил общий друг. Март рассказал мне тогда свою историю, я была в шоке, мне показалось это так странно: только что в моем романе был похожий сюжет, думала, что простилась с ним, а тема снова возникает, возвращается, потому что, наверное, не все еще выражено, сказано.

- Получается, что встретили бы вы Марта или не встретили бы, но «Магнус» на вашем пути был неизбежен?

- Получается так.

- Перед тем, как непосредственно обратиться к фильму, наделавшему потом столько шума, напрашивается один вопрос. «Магнус» - ваша первая большая картина, а такое ощущение, что она сделана крепкой рукой человека, знающего толк в профессии. А ей вы ведь не учились, или у вас уже был прежде кинематографический опыт?

- Перед тем, как сделать это кино, мы с Мартом сняли что-то похожее на заявку, самую последнюю сцену прощания отца с сыном, его окончательного ухода. Иначе денег на нее было не найти, в фильме нет ни сента государственной поддержки. Все работали бесплатно, вот, собственно, это и было моим опытом в кино. А делать кино мне хотелось уже в 12 лет. Я видела все фильмы Тарковского, особенно нравился «Сталкер», не знаю, чем он меня, ребенка, так увлек. Я училась снимать кино, когда много писала о нем как критик, когда анализировала фильмы. Если они мне нравились, старалась понять, почему, если не нравились, тоже старалась разобраться. Я задавала себе вопросы и старалась на них отвечать. Так что увиденное было моей школой. Кино мне нравится философское, медленное, когда можешь, не торопясь, погрузиться в суть происходящего, двигаться к его осмыслению.

- В «Магнусе» вам предстояло осмыслить достаточно не простые вещи. Но сразу возникает деликатный вопрос. Вы не просто встретили реального человека, в жизни которого случилась трагическая история, потерявшего собственного сына, вы не просто узнали его историю, но и решили сделать из нее игровое кино, более того, предложили ему в нем поучаствовать, сыграть свою человеческую конкретную трагедию. Не казалось жестоким, пусть даже памятью, но возвращать человека к беде, которая с ним однажды случилась? Где тут граница между можно и нельзя?

- Граница зависит только от самого человека, когда он сам хочет говорить об этом, тогда можно. Если бы Март сказал «нет», то я, не отказавшись от своей идеи, пригласила бы профессионального актера. Но Март хотел, для него это была своего рода душевная терапия. Вероятно, ему было необходимо, рассказав эту историю, проститься с нею, выговориться однажды до конца, навсегда сбросить с себя ее груз. Думаю, для него это было одним из важных обстоятельств. Наконец, всегда была убеждена, что реальность жизни всегда страшнее той, с какой мы имеем дело в искусстве. К тому же наше содружество основывалось на том, что Март видел во мне автора истории, многие обстоятельства которой не имели отношения к реальности.

- Говоря о картине, вы постоянно подчеркиваете, что не собирались сделать кому-то больно, что хотели еще раз напомнить - только любовь избавляет от боли, только она спасает. Но разве в этом нет идеализма, когда мы говорим о мире, где теперь чаще всего царит нелюбовь, ее и в вашей картине хоть ложкой черпай.

- На самом деле за любовь часто принимают красивые слова, но выражением ее может быть и то послание в нашем фильме, что мы адресуем людям, в первую очередь родителям и детям. Они очень часто так далеки, потому что первые живут своей жизнью, своей работой, общением с друзьями, и все это для них оказывается более важным, чем собственная семья, дети. Наверное, есть дети, которые не столь эмоциональны и впечатлительны, как молодой человек из нашего фильма, но разве такая родительская любовь-нелюбовь для них меньшая травма. Сама по себе она кажется мне очень опасной, ведь семья это не что-то новое, экспериментальное, она была всегда, ее существование исчисляется тысячелетиями, значит, она нужна, значит, важны ее ценности, а не победа в гонке, где кто-то кого-то обгоняет в карьере, где надо больше другого заработать, постоянно соперничать и побеждать, где важнее не культура отношений, а культура шопинга, вещи. Все это ненормально, потому что в конце концов разрушает, оставляет ни с чем. Жизнь ведь не супермаркет.

- Вы сами сказали, что делали на основе реальной истории историю вымышленную. Значит, могли бы спасти молодого героя?

- Могли бы, но тогда это был бы другой фильм, тогда лекарство, пусть и горькое, не было бы эффективным, была бы просто иллюстрация к пособию «О вреде родительского безразличия к детям». Но парню же не только с родительским вниманием не везет, у него и девушки не было, вернее, девчонок было много, не было только той, с которой бы сердцем совпал. Опять одинок, с родителями одинок, без единственной девушки одинок, и когда Магнус просит сестру о том, о чем сестер не просят, это и цинизм, но в то же время и крик о помощи, желание внимания, которое может стать спасительным. Ему так хотелось что-то значить для сестры. Но и ей он не важен. Так начинается психическая болезнь, а тут еще и наркотики, и все это ведет к депрессии, к боли души, а с ними приходят поступки и решения, которые нормальным людям не понятны и не свойственны.

- В той самой последней сцене сын говорит отцу: я ухожу. И мы понимаем, куда он уходит, и отец понимает, но ничего не делает, чтобы остановить, задержать. С позиции житейской логики, любой логики это невозможно, нормальному человеку этого не понять - отпустить собственного ребенка на смерть.

- Да, это против инстинкта, согласна. Я отца не защищаю, но понимаю: спасти сына было уже невозможно, он оказался навсегда лишенным дара любви. А еще отец понимал, что не сделал для сына того, что должен был сделать. Выбор, сделанный сыном, сейчас стал и выбором отца, способа спасения, его механизма у него не было. Все, что могла предложить жизнь юноше, уложилось в схему наркотиков, продажной любви, душевной пустоты и нелюбви окружающих, даже родных. И отец принимает сторону сына, его выбор. Но мне был очень важен его финальный монолог: жизнь продолжается, она не останавливается, но теперь для отца жизнь уже другая, он понял, чего не дал сыну. Цена понимания оказалась чрезвычайно высокой, но теперь она уплачена, и надо жить дальше.

- В российских газетах после фестиваля в Анапе прошло сообщение, что «Магнус» к показу в Эстонии запрещен и его судьба покрыта мраком.

- Насчет мрака не знаю, пока что мы возили «Магнуса», кроме «Киношока», на Каннский фестиваль, где фильм демонстрировался в рамках программы «Открытый взгляд», это был и его первый показ, и вообще первый фильм из Эстонии, который показывали в Каннах в официальной программе. Видели картину и в Финляндии, и в Боснии и Герцеговине, и в Казахстане на фестивале в Алма-Ате. Показать фильм в Эстонии планируется наступившей осенью.

- Какую домашнюю реакцию на картину вы прогнозируете?

- Один скандал, связанный с «Магнусом», уже был. Мать реального прототипа молодого героя фильма, у которой сейчас новая семья и новая фамилия, выступила против показа картины, против возвращения к событиям, которые случились много лет назад. Я ее понимаю, наверное, и она по-прежнему испытывает вину за случившееся однажды. Но я не обвинитель, я - художник, которого что-то беспокоит, который обязан высказать свое беспокойство.

Николай ХРУСТАЛЕВ

www.moles.ee