Пилот сказал все свои обязательные слова и порулил на взлетную полосу. Стюард сделал стандартную гимнастику для рук, показав на аварийный выход и напомнив, как застегивается ремень безопасности. Все свидетельствовало о том, что вот и полетели, без опоздания, надо же! Все как-то затихли и погрузились в чтение газет, включая вашу покорную слугу. И тут произошло непредвиденное. Пилот, который буквально несколько минут назад назначил взлет через 10 минут, снова вышел на связь и на хорошем французском и плохом английском сообщил пассажирам, что что-то у нас подтекает топливо, так что наберитесь терпения, извините нас, но будем выяснять. Известие было воспринято спокойно. Впрочем, у меня осталось впечатление, что не все поняли, что именно им сказали. Во всяком случае, уже минут через 15 все стали тихо друг у друга переспрашивать, что именно сказал командир корабля.
Молодняк, привлекший мое внимание, сидя за моей спиной, читал газеты, комментируя прочитанное. Парень и девушка. Парень говорил довольно громко, так что я невольно слышала их диалог.
Он: – Ты прочитала статью в «Нью-Йорк таймс»?
Она: – Нет.
Он: – На, прочти. Там Путин, про пресс-конференцию…
Она: – А может…
Он: – Да нет, ты прочти, до конца.
Я на автомате подумала, что «Нью-Йорк таймс» в Париже… Редкость. Дочитают, я попрошу.
Он: – Ну, прочитала, как он Квасневского приложил? Прочитала? И правильно приложил. Тоже мне, бывший комсомолец, будет еще возникать. Молодец наш-то… Да ты дочитай до конца.
Девушка говорила значительно тише, так что ответов я не слышала. Парень с запалом защищал своего президента, не дающего спуску этим оборзевшим иностранцам. В нем клокотала великая гордость великоросса, ударявшая мне в спину. Я как безродный космополит с интересом вслушивалась в патриотические реплики, порадовавшие бы пару моих коллег с телевидения.
Тем временем пилот вновь обратился к пассажирам и рассказал про продолжение истории с топливом. Они же там, на этом самом Западе, про все говорят. Больному – что у него тяжелая болезнь, пассажирам – что и как происходит с самолетом, на борту которого они находятся. Так вот. Пилот сказал буквально следующее: «Господа, мы должны проверить, что происходит, поскольку самолет потерял, как показывает прибор, полторы тонны топлива. Я сейчас выключу двигатели. Пожалуйста, не волнуйтесь». Мы уже опаздывали почти на час.
Шум в салоне начал нарастать. Что он сказал? Сколько топлива? Почему они не меняют самолет? Как утечка топлива? Спросите там впереди, как же можно так лететь. Голоса были только русские. Проход между креслами стал заполняться напиравшими сзади пассажирами. Стюарды переглянулись. Обстановка явно накалялась. Слышались первые испуганные реплики. Люди, говорившие чуть лучше по-французски или по-английски, пытались допросить стюардов. Переводили их ответы остальным. Остальные обсуждали между собой.
Наконец, командир вышел из кабины, взял микрофон и сообщил, что инженеры проверили количество топлива, оно совершенно в норме, утечки явно нет. Это означает, что дурит прибор, показывающий уровень топлива в двигателях. Поэтому, господа пассажиры, мы просим извинения за задержку, но вынуждены вернуться в терминал, чтобы на борт могли попасть специалисты, которые будут проверять приборы.
И в это момент я как раз повернулась к молодежи сзади, чтобы попросить у них на время газетку. А-а! Парень, подхватив свои вещички, рванул к выходу. Куда он так рванул в тот момент, когда самолет еще двигался по полю, я не поняла. За ним рванули остальные члены веселой и, как мне казалось, бесшабашной компашки. Они оказались первыми на выход, оттеснив пожилых нервных дам. Весь забитый проход говорил по-русски. Сидевшие передо мной французы тихо обсудили, что прибор, видимо, барахлит, но самолет, похоже, в порядке.
Я с интересом, сидя на месте, наблюдала за отечественным молодняком. Они врут, говорил парень. И ему вторила нервная, летевшая с мужем и ребенком. Как можно лететь на таком самолете? Сначала они сказали, что топливо вытекает, потом сказали, что не вытекает… Явно врут. Парень бил копытом, как конь, готовый сорваться с места. Командир корабля, стоя в предбаннике, спокойно пытался что-то объяснить. Толпа уже не слышала. Выпустите нас! Мы не полетим. Черт с ним, когда улетим, но не этим самолетом! Кто-то еще из русских пассажиров первого класса стал собирать вещи. Сзади подтягивались другие. Слово «врут» повисло в воздухе и доминировало надо всеми остальными версиями. Самолет причалил в терминал, и на борт зашли люди в униформе – видимо, проверять приборы. Стюарды пытались задержать людей хотя бы до прихода официального представителя «Эр Франс». Парень был неумолим: мы не полетим. Он же с девушкой, подумала я как-то мимоходом, что же так не стесняется выглядеть в ее глазах трусом номер раз в самолете?
Вошла представительница авиакомпании. Она сказала простые и разумные слова: «Мы, безусловно, не имеем никакого права никого задерживать. Каждый, кто не захочет лететь, сейчас выйдет. Но я хотела бы объяснить вам ситуацию. Самолет в полном порядке. Ваш капитан с вами. Если бы что-то было не так, мы немедленно эвакуировали бы всех пассажиров и команду. Мы никого не обманываем и не допустим, чтобы самолет летел, если что-то не так. Но если у вас есть машина, то вы знаете. Так бывает, что заполняешь полный бак, а стрелка прибора показывает половину. Но машина-то в порядке. Надо просто отрегулировать прибор. Ровно это и будет сделано, и через несколько минут мы объявим взлет. Я не знаю, как у вас в стране, но у нас не принято врать в таких ситуациях».
Они врут! Ничто и никто не мог убедить моих соотечественников, что им не врут. Я понимаю, они так привыкли ко лжи, что представить, что эти французы говорят правду, они, видимо, просто не могли.
Выпустите нас! Парень толкнулся вперед с большим пакетом какого-то кутюрье.
– А почему вы считаете, что они врут? – поинтересовалась я у одного из парней, оказавшихся в проходе прямо над моим креслом.
– Да потому что врут! Вы понимаете, что такое лететь, если утекает топливо?
– Но ведь она объяснила, что оно не утекает…
– Мало ли что она объяснила. Они же сказали сначала, что утекает. Теперь, видите ли, не утекает. Врут, конечно.
– Зачем? Чтобы угробить нас и своих летчиков и команду?
– Плевать мне на всех. Я не полечу. Выпустите нас!
Они вышли из самолета. Сколько всего ушло? Человек 10–15, может быть. Нам предстояло из-за них сидеть еще минут 30, пока отыщут и выгрузят их багаж. Они так и рванули первыми, эти отвязные тусовочные детки, только что бросавшие патриотические реплики, радовавшиеся за своего крутого президента и за его публичное хамство. Они не стеснялись вести себя, как дрянные трусы, и мне даже страшно было подумать, как бы они себя вели, если бы с самолетом, не дай Бог, действительно, что-то случилось. Женщин и детей они вперед пустили бы? Впрочем, они и без аварийной ситуации никого впереди не пустили. Они были первыми на выход. Это уже путинское поколение, выросшее на разговорах о великой России, на яростном, любой ценой преодолении комплекса распавшейся империи. Пустые внутри, в «армани», заскочившие на Рождество в Париж, не меньше, непременно в первом классе, нашпигованные при этом своеобразными понятиями о величии собственной родины, вооруженные ксенофобией и мечтой о праве русского послать весь мир в з...
Мой сосед слева поднял голову и произнес первую за все время, но емкую реплику на чистом русском: «Великодержавники хреновы. Валите, давайте. Лететь будет легче». И погрузился обратно в книгу.
Они отвалили. Русская женщина с ребенком, готовившаяся тоже выходить, вдруг встретилась со мной взглядом. Я улыбнулась и отправилась в туалет, вызвав сим естественным поступком неожиданную радость у стюарда. Когда я вернулась, женщина сидела на месте. И ребенок тоже. «Вина?» – спросил, проходя мимо нас с соседом, стюард. «Да давно пора! И целую бутылку», – потянувшись в кресле, ответил за обоих мой сосед. Типичный безродный космополит, засмеялась я про себя. Долетели мы дивно.
НАТАЛИЯ ГЕВОРКЯН